Нет страсти сильнее, чем жажда жизни. Уильям Тернер понял это еще тогда, почти десять лет назад, когда бегал по корме, задыхаясь от копоти и жара, когда мачта ударилась о корму, его оглушило ударом по затылку и выкинуло за борт взрывной волной.

После этого случая Уильям Тернер цеплялся за свою жизнь любой ценой, более того, старался прожить ее достойно.

И все изменилось в считаные секунды. Один косой взгляд, два выпада и скользящий удар шпагой, интимные интонации в голосе. От этого мурлычущего: «Только слегка», – бросило в жар сильнее, чем от огня в кузнечных мехах. А потом – закрутило в калейдоскопе событий, неведомой нитью расшивая простое полотно жизни кузнеца – яркими, шелковыми узорами.

И, что самое постыдное, невероятное, смешное даже, – ему это нравилось.

Нравилось засыпать под песни Гиббса, нравилось стирать руки в кровь, затягивая канаты, нравилось улыбаться историям Джека и по вечерам пить прозрачный, как янтарь, ямайский ром.

Решения приходили очень быстро – он упивался своей свободой, пусть и призрачной. Он пытался доказать себе, что может обойтись без капитана, что может сам спасти Элизабет и выпутаться из очередного вихря неприятностей, куда самолично влез.

И не мог.

Если бы можно было прожить все заново – он не поменял бы и секунды.

Все, к чему он стремился, – все это уже и так являлось неотъемлемой частью его жизни.

Лишь одно заветное желание – не желание даже, а непристойный полунамек – с каждым косым взглядом лукавых глаз все сильнее привязывало Тернера к «Черной жемчужине».

Но, увы, Уилл не был способен совершить этот последний шаг в пугающую бездну по имени Джек Воробей.

Этим, пожалуй, они друг от друга и отличались.

Потому что пират снова уходил вперед, а Уильям оставался, чтобы потом нагнать его в открытом море, с очередной неприятностью на хвосте.

Впрочем, обоих устраивала такая жизнь – долгая дорога к горизонту, в никуда, за тем, что кому-то не нужно.

Туда, куда указывает компас.